31 марта я провела день на выборах мэра в Жуковском. «Гражданин наблюдатель» дал мне аккредитацию от кандитата-самовыдвиженца Иванова Василия Германовича, совершенно мне неизвестного, спасибо ему за доверие. Я ходила на тренинги. Заранее познакомилась со своими соратниками. В ночь после выборов отправила отчёт и все бумаги в «Гражданин наблюдатель». Не могу сказать, что моя жизнь так уж бедна событиями, но вот уж больше двух недель я вспоминаю эти выборы. Расскажу поподробней и не так формально, как в отчёте. Что-то, мне кажется, мы делали не так. В общем, мне бы хотелось обсудить.
Не буду называть номер участка и фамилий наблюдателей и членов УИКа. Чтобы никого не обидеть. Наблюдателей было много. От кандидатов по паре, редко по одному, трое из «Гражданина наблюдателя», несколько человек от прессы. Один из нашей тройки, немолодой москвич, с виду бывший инженер, был очень подозрительно и по-боевому настроен. А от членов комиссии я не почувствовала утром враждебности, нет. Я, например, в своем заявлении в качестве адреса указала Москва, СССР, приняла эту графу за место рождения, так идиотски ошиблась. Исправлять в заявлении ничего, разумеется, нельзя, поэтому подала как было. Секретарь заметила, но, пожав плечами, согласилась со мной, что это ни на что не влияет и меня зарегистрировала.
Председатель УИКа — с виду довольно простодушный толстяк, был любезен и доброжелателен. Со всеми здоровался. Правда, не представлялся. Мы проверили списки, дополнительные на этих выборах были запрещены. По опыту знаю, что это самый верный и беспроигрышный способ фальсификации. Ни с какими вбросами не сравнимый. Мой соратник преувеличенно тщательно осмотрел помещение. Нас так учили. Нас вообще учили только аварийным ситуациям. Натаскивали на ловлю нарушителей.
Председатель предложил проверку КОИБов. Проверяем. Член комиссии, молодая женщина, перепутала тестовые бюллетени, и в одну машину попали два бюллетеня за одного кандидата, а в другую – два за другого. Нужно было, чтобы по одному за каждого. Общие результаты сошлись и было понятно, что ошибка техническая. Я не хочу сказать, что на технические ошибки не надо обращать внимание: руку портить нельзя. Но их лучше исправлять в рабочем порядке. Без классовой борьбы. Мой соратник издал торжествующий клич – смотрите, люди добрые! Вот они, фальсификации! Требуем перепроверки! Все члены комиссии и так были не против второй попытки, все наблюдатели солидарны. Но искра побежала, член комиссии огрызнулась, наблюдатель потребовал сатисфакции, произошла перепалка, пришлось вмешаться председателю. Время стало поджимать, уже появились первые избиратели. Бюллетени проверили, разделили на две одинаковые стопки, но уже не по порядку, первый кандидат, второй, и т.д., что было бы удобнее наблюдать, а как попало.
Действительно, в правилах не написано, что должно быть по порядку. Наблюдатели стояли за каждым аппаратом и следили, чтобы не произошло ошибки. Я следила за правым, а мой боевой напарник за левым. Ему 72 года и он в очках. Взялся он присматривать за той же девицей с которой уже схлестнулся. Девица, как я уже сказала, была молодая. Кроме того, цейтнот. Девица не без злорадства засовывала бюллетени с пулеметной скоростью, механический голос КОИБа глотал слова: «Здравствуйте. Ваш бюллетень принят к голосованию.» Мой коллега не успевал следить за галочками в бюллетенях. Я стояла ближе, зрение у меня получше, в моем аппарате все было совершенно чисто. Бюллетени мы все проверили, значит и в другом КОИБе симметрично. Результаты идеальные, тест надо признать успешным. Но, он, разумеется, требует ещё одной попытки. Время уже вышло, ему отказывают и он садится строчить жалобу. Спрашивает, подпишу ли я. Мне неловко. Человек немолодой, кроме того, мы единомышленники. Долго внушаю ему, что нарушения не было. Он твердо стоит на своем и обвиняет меня в политической недальновидности. Приходим к компромиссу: жалобу пишем, но не подаем, держим в кармане до следующих нарушений.
В комиссии сидит один «честный член», о чём я получила уведомление заранее, по почте, журналистка местной газеты. Заранее же меня предупредили, что участок очень сложный. Как я поняла потом, известно об этом стало со слов этой же журналистки. Она производит исключительно приятное впечатление: разговаривает негромко и вежливо, улыбка добрая, в очках. Её соседка, любезная, но попроще, и они, кажется, в хороших отношениях. За столами со списками – дверь в комнату, где сейф с бюллетенями. Там же вся техника, розетки, стол с чашками, термосами, пакетиками с едой. Дверь должна быть постоянно открыта. Наблюдатели должны её видеть. Избиратели прибывают бодро, но не толпой. Ни очереди, ни давки, на КОИБе видно сколько бюллетеней уже опущено в урну, случаев выноса бюллетеней не наблюдается. Механический голос малость действует на нервы. Поскольку он ещё запаздывает, избиратели уже успевают отвернуться и сделать несколько шагов от урны, и вздрагивают, услышав вдогонку: здравствуйте, ваш бюллетень…
Избиратели приходят явно с сформировавшимся убеждением. Всего пять раз за день я заметила, чтобы люди подходили к доске информации (мы строго проверили, чтобы была информация обо всех кандидатах) и изучали биографии. А тех, кто поинтересовался декларациями об их доходах, которые висели рядом, было ещё меньше. Программ кандидатов, даже в самом кратком виде, вывешено не было. На участке это не обязательно. Почему, спрошу?
Между тем, даже той скуповатой информации, вывешенной в день выборов было достаточно, чтобы понять, что выбор у жуковчан непростой. Я бы затруднилась. К примеру, кандидат от «Гражданской платформы», Игорь Константинович Новиков, 1960 г.р. выпускник авиационного института, занимающийся околоавиационным бизнесом, одновременно кандидат экономических и ДОКТОР юридических наук. И это в разгар скандалов с диссертациями депутатов госдумы. Ну, скажите, за кого кандидат Новиков держит своих избирателей? Возле этой доски я услышала от избирателей Новикова характеристику, когда-то данную американским президентом диктатору Сомосе. Разве что. На нашем участке он выиграл выборы.
Вот декларация о доходах кандидата от Коммунистической партии социальной справедливости Булаева Олега Александровича. Этот человек не постеснялся сообщить своим избирателям, что он, видимо в соответствии с доктриной партии, не обременён не только имуществом, но даже средствами к существованию. Ни доходов, ни недвижимости ни транспортного средства – не имеет. Судя по всему, откровенная бедность вышла из моды, этот кандидат не получил на моем участке ни одного голоса.
Самовыдвиженец Войтюк, про которого всем известно, что он ставленник ЕР представил декларацию скромную, но правдоподобную. С небольшим отрывом он вышел на второе место. А в Жуковском, как известно, победил.
Про рок-музыканта Троицкого даже читать смешно: происходит из древнего славянского рода, отец академик занимается исследованиями русского народа. Но 11 голосов всё-таки Троицкий получил.
Самая симпатичная биография и декларация были у справедливоросса Кнышова Сергея Анатольевича. Он занял на нашем участке четвёртое место. Как я поняла из разговоров местных наблюдателей, у жуковчан имеются какие-то претензии к его отцу. В середине дня голосования Кнышов старший появился на нашем участке. Я в это время выходила подышать и видела как черный джип с тонированными стеклами на полной скорости зарулил на тротуар, из него выскочил импозантный старик и барским шагом направился к председателю УИКа. «Кныш, Кныш приехал» — зашушукались охранники. Видимо, действительно, человек известный. Проведя минут пять тет-а-тет с председателем, отец кандидата широким шагом покинул участок.
Явка к концу дня на нашем участке превысила 50 процентов. Избиратель шел неравномерно, после утреннего наплыва была почти часовая пауза. Потом избиратель пошёл довольно ровно, но работать было легко и даже скучновато. Чтобы развлечься, я заключила пари с наблюдателем от прессы на процент явки.
Несколько раз члены комиссии, заходя по своей надобности в комнату с сейфом, машинально закрывали за собой дверь. Честный член комиссии вежливым, приятным голосом указывала им на это. По преувеличенной реакции членов УИКа я поняла, что отношения с журналисткой у них сложились не сегодня и они натянутые. После третьего замечания журналистка с хищной улыбкой молча положила длинную жалобу на стол секретарю. Как будто она её заготовила заранее, с такой скоростью всё произошло. Председатель комиссии покраснел до шеи, но никак не отпарировал, плечами пожал.
Моему подозрительному соратнику стало казаться, что подкуп избирателей осуществляется прямо перед воротами школы. Он несколько раз выходил, возвращался возбужденный, и просил меня выйти с видео и тайно поснимать, а то его уже заметили. У выхода из школы весь день проводили опрос уже проголосовавших избирателей двое из ВЦИОМа, и ещё двое от разных кандидатов. На моих глазах никто никому не платил и никого на входе на участок не агитировали.
Со второй партией наблюдателей за голосованием на дому отправилась я. Нас учили, что выносная урна предоставляет возможности для фальсификаций и следить за ней интересно. Но и на выезде ни фальсификаций, ни попыток наблюдать не довелось. Урна прозрачная, из-за КОИБов складывать бюллетени нельзя, и я некоторое время, пока бюллетеней было немного, смотрела, как идёт голосование. Не очень разнообразно, но и не то, чтобы только за одного кандидата.
В процессе размышляла о том о сём. Что можно заметить, переходя из квартиры в квартиру, наблюдая за очень пожилыми, с ограниченными возможностями людьми? Например, что если квартира после ремонта, то в ней голосуют не за кандидата от власти, если квартира непроходимая – голос скорее всего достанется коммунисту. Наверное, я что-нибудь нарушала, но, сами понимаете, урна прозрачная, глаза же не выколешь…
Хочу указать на упущенную возможность агитаторов. По современным правилам желающие проголосовать на дому должны до двух часов дня голосования отправить заявку. Бюллетени выездной комиссии выдают строго по списку заявителей. Но многие пенсионеры об этом не имеют ни малейшего понятия. Мы узнали об этом дважды ошибившись адресом. В обеих квартирах люди желали проголосовать, но не отправили заявку. Другие наблюдатели тоже с этим столкнулись. Хочу сказать, что если бы кандидаты не поленились связаться с социальными службами и информировать потенциальных избирателей о порядке голосования на дому, они получили бы количество избирателей, сопоставимое с подкупленными, легальным и наверняка более бюджетным способом. Через социальные службы, кстати, можно было бы и своевременно распространять разрешённую агитацию. Кандидат от власти в Жуковском победил не фальсификациями в день голосования, даже не подкупом избирателей, что имело место. Он, конечно, победил щедро финансируемой избирательной компанией. Мне кажется, что грамотная агитация могла бы соревноваться даже с неограниченным бюджетом. Потому, что неограниченный бюджет не заботится о качестве.
Когда я вернулась на участок, появилась интеллигентная старушка с ламинированной карточкой. На карточке русской вязью было набрано: Войтюк Андрей Петрович. Старушка выбрала самого честного члена комиссии и выложила карточку ей на стол. Вот, говорит, с этим мне куда? Член комиссии позвала меня: посмотрите, говорит, что эта дама хочет. А дама прямо упала с луны. Она не знает, чего она хочет. Я спросила, может она аккредитована наблюдателем от Войтюка. Дама закивала. Мы отправили её к секретарю комиссии и не проследили за её дальнейшей судьбой.
И вдруг меня озарило: это же карточка, по которой выдают деньги. А бедная дама думала, что выдают прямо здесь. Я прозевала, прозевала! Кинулась со своим озарением к честному члену комиссии, и по её лицу увидела, что что она тоже прохлопала. Но очень быстро смодулировала, как будто ей сразу было все понятно, и она передала тетку мне, чтобы я зафиксировала нарушение, а упустила её я одна. Оттенком голоса дала понять, что, подозревает, что не случайно…
Грех мой был невелик: такое нарушение доказать практически невозможно. Цена на этой карточке не стояла, там вообще ничего не было написано, кроме Войтюка. Тётка в свидетели не годилась никаким образом. Отобрав у неё карточку, мы бы просто лишили её этих несчастных пятисот, или скольких там рублей, тем более, что она всё равно не проголосовала на нашем участке. Жаль только, мы не посмотрели, как отреагировала на карточку секретарь комиссии. Потом я некоторое время наблюдала и за секретарем, но больше карточек не попадалось. Может, в карманах они и были, но у избирателей из наших списков.
Однако мне представился шанс реабилитироваться. Мой «успех дня». Нас, как я писала, официальных единомышленников, было трое и это давало нам возможность выходить из помещения для голосования покурить. А в какой-то момент наступило затишье, поток избирателей перешел в редкую капель и я, договорилась с соратниками, что они отпустят меня на пятнадцать минут пообедать. Так удачно совпало, что на этой же улице живут мои родственники, с которыми я обычно встречаюсь на похоронах и свадьбах, а по случаю выборов я разыскала их телефон и напросилась на обед. Когда я их разыскивала, я попыталась провести ненавязчивую агитацию, полагая, что родственникам совершенно безразлично за кого голосовать, но оказалось, что совершенно наоборот, на выборы они собирались и без моего напоминания и голосовали совершенно удивительным для меня образом. Коренные жуковчане, потомственные работники авиационной промышленности.
Так вот, проглотив обед под политические дебаты, я, тем не менее, получила приглашение и на ужин.
- Какой ужин, я буду до ночи там сидеть.
- Почему до ночи? Участок в шесть закроется, к девяти будешь свободна.
- Не в шесть, а в восемь…
- Да нет, сегодня до шести, мы получили листовку.
Показывают. Листовка в сине бело красных тонах с приглашением принять участие в выборах сообщала, что участки будут открыты с 08.00 до 18.00. Причем номер участка и адрес были вписаны от руки, а время их работы напечатано типографским способом. Тиражом 26000 экземпляров.
Я обрадовалась ещё и потому, что шансы выиграть пари увеличивались.
Примчалась на участок, говорю, до 18 работаем, скорее всего кофе буду пить я. Председатель комиссии удивился. Как 18? До восьми, как обычно. Да нет, говорю, только что, своими глазами видела, до 18. Не может быть, какая то ошибка. В стане наблюдателей началось оживление. Меня командировали сбегать за листовкой. Комиссия сама была очень озадачена. Уж тут, говорю я председателю, мы не можем молчать, мы просто обязаны написать жалобу, ничего личного, вы же понимаете. Он понимает. Позволил даже снять копии с этого приглашения на выборы на ксероксе комиссии. Я пишу жалобу с требованием сообщить о нарушении в ТИК, все наблюдатели охотно подписывают, председатель комиссии принимает, секретарь регистрирует, все честно.
Однако выясняется, что некоторые наблюдатели от кандидатов рассчитывают на гонорар от своих нанимателей и хотят написать жалобы собственноручно и всем нужна копия этой листовки. В двух экземплярах. Председатель понимает, что ему прибавляется работы – ответы на жалобы придется писать всем, и запрещает пользоваться ксероксом. Он в своем праве. Вскипает небольшой скандал, который быстро затухает, потому что наблюдательница от Новикова находит путь в кабинет директора школы, где проходят выборы, и делает там копии на всех желающих.
Дело к вечеру, председатель комиссии, грузный человек в узких штиблетах, ни разу с участка не отходил, если он закрывал за собой дверь в комнату с сейфом и съестными припасами, бывал моментально уличён бдительной журналисткой, в общем, председатель заметно устал и занервничал.
Мой коллега – пожилой подозрительный наблюдатель – нашёл в лице жуналистки, члена комиссии, благодарого собеседника и они в моменты затишья на участке делились друг с другом своими подозрениями, выразительно показывая глазами на разных членов комиссии. А наблюдатель не имеет права дотрагиваться до книги со списком избирателей, которая лежит на столе перед членом комиссии. А он, наклоняясь к её уху, локтями опирался на книгу. Председатель сделал им замечание раз, потом второй, в третий раз они подловили журналистку на оставлении книги без присмотра, что, тоже нарушение.
Журналистка утверждала,что она отошла, попросив с другого члена комиссии её подменить, а уж он покинул пост, но тот член комиссии отрицал договорённость и комиссия почти единогласно, за исключением симпатичной соседки журналистки, с видимым удовольствием вынесла ей предупреждение.
Миновало между тем 18 часов, а избиратель все шёл. Я проигрывала пари. Явка перевалила за сорок процентов. От удивления я даже пошла ко входу на участок и поспрашивала входящих, до которого часа, они считают, открыт участок. Результаты опроса меня озадачили. Многие ничего не думали. Другие считали, что до полуночи. Самые мне понятные, ссылались на опыт президентских выборов, когда участки были открыты до 20.00.
Хотя в жалобе я написала, что ложная информация в листовке может оказать влияние на результаты выборов, я стала в этом сомневаться. Те люди, которые читают листовки, безусловно постарались попасть на выборы в указанное там время, те, что листовок не читают, выбрали время в соответствии со своими представлениями. Остаются те, что имели возможность появится на участке строго с 18.00 до 20.00, но получив листовку с ложной информацией, решили, что они не успевают и выборы пропустили. Боюсь, таких было мало. Увы! А какое убедительное было нарушение!
Где-то за час до закрытия участка прибыл друг и коллега журналистки, который, оказывается, тоже был зарегистрирован наблюдателем. Членам УИКа он был несомненно хорошо знаком. С его приходом коротнуло всё, что потихоньку искрило весь день. Размахивая полами длинного пальто, он подходил к членам комиссии и отпускал язвительные замечания в их адрес. Присел к своей коллеге пошушукаться, и затеял перепалку, когда его попросили отодвинуться.
У журналистки и её соседки, которую никто не подозревал в нарушениях, были самые большие списки избирателей и по ним была самая маленькая явка, а у троих других членов комиссии списки были покороче, но явка на этих участках была ненамного больше. Это дало основание заподозрить какой-то мухлёж. Действительно, при соответствующей подготовке, можно было бы набрать людей с пропиской в другом месте, а отмечать их в списках избирателей вместо тех, про которых точно известно, что они не придут. Но, во-первых, я время от времени заглядывала в паспорта избирателей и видела, что прописка соответствует участку, конечно, выборочно, но трудно предположить, чтобы мне так не везло. Но главное, эта операция требует крепких нервов и некоторого актёрского мастерства исполнителей. А как я понимаю, в распоряжении бенефициаров фальсификаций имеются, в основном, растерянные пенсионеры.
Секретарь выудила аккредитацию журналиста и обнаружила, что там не хватает не то подписи, не то печати. Возликовавший председатель визгливо попросил его удалится. Главный редактор ответил, что раз его уже зарегистрировали, он никуда не уйдёт. В свою поддержку председатель комиссии вызвал членов ТИКа, двух элегантных дам на шпильках. Со стороны оппозиции примчался известный либеральный деятель, который, к неописуемой радости председателя комиссии, забыл вообще все свои документы. Наблюдатели доказывали ему, что как бы он не был известен и симпатичен, председатель прав. Документы нужны.
Выписав себе на коленке какую-то грамотку, деятель остался на участке. Народу стало – избирателям не протолкнуться. И очень, очень нервно. За 10 минут до закрытия участка председатель комиссии в бессильной злобе, вынес на повестку дня вопрос об исключении журналистки из членов комиссии. Никакого практического смысла в этой акции не было. Чисто человеческое сведение счётов и утрата самоконтроля. Чуть меньшим количеством голосов, но все равно, большинством, её исключили. Голосовали и члены ТИКа, мотивируя своё решение невыносимой усталостью.
Председатель с перекошенным лицом требовал, чтобы журналистка покинула участок, та, при горячей поддержке своего коллеги, настаивала, чтобы её вывели с полицией, а наблюдатели это зафиксировали на видео. Я приготовилась снимать. Полицейские, за день установившие со всеми нами минимальные человеческие отношения, жались, мялись, хихикали и явно не хотели принимать участия в этом балагане. Журналист снимал членов комиссии на айфон в самых невыгодных для них ракурсах, те бесились, наблюдатели галдели, и в это время КОИБы пропели, что время выборов истекло. Театральной развязки не произошло и скандал продолжался своим чередом. Обсуждалось, влечёт ли за собой исключение из членов комиссии удаление с участка. Оказалось, что этот момент никак не регламентирован правилами. Решили, что рядом со списком избирателей ей находиться не полагается, но удалить её с участка невозможно. Журналистка переместилась в стан наблюдателей.
Если бы я хотела что-то сфальсифицировать на этих выборах, то сейчас был подходящий момент. Странно, что урны никто не вынес, а книги не истребил. Кода наступила со звонком на мобильный председателю. Жаркий румянец сошел с его лица и, отключив телефон, он сообщил собравшимся, что наш участок попал в число контрольных, где подсчет голосов будет производиться вручную. Что означало ещё добрых часа четыре работы, если в доброжелательной атмосфере. Вот тогда, наконец, наступила тишина. Элегантные дамы из ТИКа застонали, молодая член комиссии тихо выругалась, наблюдатели на гонораре кинулись звонить своим работодателям. Как я поняла, гонорар должен был быть выдан в тот же день, и они рисковали не успеть. Председатель с облегчением выехал в ТИК за письменным указанием. Пронесся слух, что с какого-то другого участка сбежал председатель.
Нашего не было больше часа, он не подходил к мобильному, без него нельзя было начинать подсчёт голосов, наблюдатели на гонораре рвали на себе волосы, клялись, что больше никогда, ни за какие деньги… Журналистка бдительно следила, чтобы члены УИКа не покидали своих мест. Молодой девице понадобилось в туалет. Она показала книги, вывернула карманы, демонстративно положила на стол мобильный. Нет, визжала журналистка, полиция, обыщите её! Молодая тоже за словом в карман не лезла, и была она гораздо менее интеллигентной, чем журналистка, перепалка была невыносимой. Кончилось тем, что члена УИК в туалет сопровождал полицейский. Всё это журналистка увлеченно снимала. А также разложивших на стуле маленький ужин членов ТИКа, помощника председателя, разговаривавшего по телефону за решеткой школьного гардероба. Подкрадывалась и фотографировала в упор. На неё кричали, грозили судом. Это – враги, чеканила журналистка в ответ на попытки наблюдателей её немного притушить.
Вот, собственно, из-за этого я и решила написать о выборах две недели спустя. Так уж прямо и враги? Вот конкретно эти люди? Допускаю, что если бы им была дана команда, они попробовали бы сжульничать. Получилось бы у них, скорее всего топорно. Но на моих глазах они этого не делали. Я работала с ними целый день. Они так же устали, как и мы. Они плохо обучены. В спорах с наблюдателями они проигрывают. Судя по ответу на мою жалобу, даже не буду её цитировать, они не умеют формулировать мысли и излагать их без грамматических ошибок. Но считать их за это врагами? А ещё меньше хочется, чтобы они считали своим врагом меня. И журналистов. И всю оппозицию. Мне даже кажется, что это не в наших интересах.
Лариса Сехон
