Александр Филиппов: дым над полем сражения за Москву развеялся, и самое время задаться вопросом: что это значило?
Обилие восторгов по поводу моральной победы Алексея Анатольевича Навального (и всего прогрессивного человечества в его лице), равно как и восклицаний о моральном поражении, понесенном путинским режимом, не должно заслонять того простого факта, что фамилии кандидата просто не было бы в бюллетене, если бы не прямая и активная помощь со стороны власти. Ему предоставили в готовом виде подписи муниципальных депутатов и освободили из-под стражи, чтобы он мог вести избирательную кампанию. Когда недоброжелатели, орудуя кто «мышкой», а кто и болгаркой, добивались снятия Алексея Навального с дистанции, власть взяла его под защиту, причём в случае с фирмой в Черногории - от собственных прямых агентов. Получается, что путинский режим сам, и без сомнения, не под давлением (чьим бы это?), а сугубо добровольно, стремился понести моральное поражение. Но зачем и почему?
Возможно, мы приблизимся к ответу, если вспомним, что отношение нашей власти к выборам не простое, а диалектическое. Причём диалектика тут довольно простая, и не какая-то доморощенная, а присущая всему классу политических режимов, демократических по форме и авторитарных по содержанию, к которому (в данный момент) РФ относится.
С одной стороны, единственной формой легитимации власти являются выборы; их надо проводить регулярно и сами выборы должны выглядеть натурально. Тут высшее отечественное достижение – президентские выборы 1996 года. Сами избиратели были свято убеждены, что выбирают будущее страны, прогрессивная общественность с горящими глазами агитировала за кандидата Ельцина, и даже мировое сообщество в лице своих лучших представителей (как то У.Клинтон, Г.Коль, Ф.Миттеран и др.) приехало в Москву поддержать своего друга Бориса в его святой борьбе с гидрой коммунизма.
С другой стороны, никакой смены власти на выборах происходить никоим образом не должно, напротив, власть должна на них только побеждать, и с чем бОльшим счётом (процентом голосов), тем лучше. Здесь высшее достижение зарегистрировано в 2004 году: 71,31% голосов за кандидата Путина, оппозиционные партии либо вовсе отказались от участия («Яблоко», СПС), либо выставили заведомо провальных дублёров (КПРФ, ЛДПР).
Последние же 13 лет к этим общим принципам добавляется личная фобия первого лица под названием «второй тур». Злые языки рассказывают, будто он этих двух слов без душевной боли даже слышать не может - столь велики были когда-то огорчения.
Разумеется, требования натуральности (или хотя бы правдоподобия) и триумфальной победы как-то противоречат друг другу, но на то и высокое искусство политики, чтобы их соединить.
В московском случае диалектика проявлялась в том, что голосование 8 сентября не было выборами даже в том своеобразном смысле, какой присущ в современной России этому слову. Единственный кандидат, который мог бы реально оспаривать победу у действующего мэра, а именно Михаил Прохоров, остался за бортом уже в момент назначения выборов. При всей натуральности предвыборной борьбы никакого иного поражения, кроме морального, режим потерпеть не мог. Сколько бы голосов не собрал кандидат Навальный (да хоть не 27%, а целых 72%), после подведения итогов голосования он всё равно отправлялся в Кировский областной суд, а вовсе не на Тверскую, 13.
Таким образом, ничем, кроме престижа, власть 8 сентября не рисковала. Но всё равно – зачем же было рисковать хоть чем-то, когда можно было вовсе не рисковать?
Единственная гипотеза, которая объясняет тактику Кремля, может быть выражена одним словом – эксперимент. А цель эксперимента, по определению, получение не голосов, а информации. 8 сентября в столице прошли проверку какие-то планы и соображения власти.
Было бы слишком самонадеянно пытаться указать, какие именно свои гипотезы тестировала власть в Москве, но легко перечислить, какую информацию она точно получила. Замерен либерально-протестный электорат в столице (как и на президентских выборах-2012, примерно 10% избирателей), подтверждена его устойчивость (карты голосований за кандидата Навального-2013 и кандидата Прохорова-2012 похожи, как две капли воды), установлено, что он может быть мобилизован без массированной наружной рекламы и телевидения, подручными, так сказать, средствами. Выяснилось, что антикавказская/антимигрантская риторика (на которую кандидат Навальный, в отличие от кандидата Прохорова, не поскупился) голосов не прибавляет. Однако всю эту информацию можно было собрать и без эксперимента, всего лишь проанализировав итоги голосования-2012 и еженедельные опросы ВЦИОМ, ФОМ и Левада-центра.
Интересное соображение выдвигает известный историк Древнего Востока Александр Немировский (он же ЖЖ-юзер wyradhe). По его мнению, 8 сентября прошел тестирование новый типаж политика: народный трибун, пламенный обличитель зажравшегося начальства, но не левый, а правый, выдвинутый от наследников СПС. К этом типу принадлежит не только Алексей Навальный, но и новый мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман. В пользу этой мысли говорит то, что без эксперимента тестирование имиджа, действительно, не проведёшь.
Однако какие бы свои гипотезы не проверял 8 сентября Кремль, само по себе проведение им электорального эксперимента уже несёт важную для граждан информацию. Проведение выборов в Москве в том виде, в каком они прошли, означает, что вариант передачи В.В.Путиным власти преемнику в 2018 году включен Кремлем в список допущенных для рассмотрения и даже практической подготовки. Что немаловажно. Помнится, в 2010-м году один (теперь уже бывший) кремлёвский обитатель на один (из очень многих, разумеется) сценарный вариант выборов-2011 отреагировал репликой: «Об этом не только писать – даже думать нельзя!». Об уходе В.В.Путина уже разрешено думать, причём в практическом плане. Хотя, разумеется, решение ещё не принято.
2013РегиональныеМосква
